«Долгий XIX век» в истории Беларуси и Восточной Европы. Исследования по Новой и Новейшей истории - Коллектив авторов

В чужой стране путешественникам приходилось сталкиваться с кухней, использовавшей непривычные продукты, способы приготовления и порядок подачи блюд на стол. Как правило, результат им не нравился. Потому неудивительны соответствующие жалобы путешествовавших по белорусским землям[639]. Зато экзотические блюда и напитки позволяли путешественникам украсить страницы травелогов запоминающимися деталями. «Кухонные вопросы» позволяли также продемонстрировать читателям свою принадлежность к избранной, высокой культуре. Крейвен везла с собой чайные принадлежности и с удовольствием описывала чаепитие в бескрайней татарской степи[640]. Чайник был символом английской культуры, и, следовательно, цивилизации[641]. Правда, приходилось покупать у местных жителей молоко. Хебер советовал «быть осторожным с фруктами и жирной пищей», чтобы уберечься от крымской лихорадки [642]. Для Кларка дурная пища была одним из важных показателей нецивилизованности, «азиатскости». Зато он предложил внедрить крымский сорт огурцов у себя на родине, поскольку на собственном опыте оценил их вкус, размер и урожайность. «Этот плод <…> стал бы ценным растением для бедняков, если бы получилось акклиматизировать его в других регионах Европы». Впрочем, крымские семена в Англии не проросли[643]. План Кларка сегодня кажется причудливой фантазией, но в Англии XVIII в. огурцы были основной пищей бедняков, ткачей и портных в летний сезон[644]. Правда, нельзя исключить, что путешественник принял за огурцы кабачки, которые в Крыму называли «турецкими огурцами» и фаршировали мясом и рисом[645].

Мало кто из путешественников избежал соблазна оценить продукцию крымских виноделов. Британский агроном Артур Янг попытался учредить в Крыму образцовое поместье, применив передовую английскую технику, семена и технологии. В 1810 г. он писал оставшейся на родине жене о том, что чувствует себя прекрасно, а здоровьем своим обязан не только распорядку дня, физическим упражнениям и купаниям, но и привычке пить «умеренно, и никогда воду, но всегда смешивая ее с вином или коньяком»[646]. Впрочем, слава крымских вин в исследуемую эпоху была, скорее, сомнительной. Хебер категорично заявил, что «[в]сё вино, которое мы пробовали, плохое и голодное»[647], - иначе говоря, оно было недоделанным и имело недостаточно выраженный вкус. Хоулдернесс, которая вместе с семьёй поддалась на щедрые посулы Янга и четыре года (1816–1820) провела в основанной им британской колонии в селении Карагоз (ныне Первомайское), заметила, что, хотя «грех пьянства у татар в Крыму встречается очень редко», они нередко обходят соответствующие запреты своей религии. «Многие из них пьют коньяк без всяких угрызений совести, ссылаясь на то, что Магомет запрещал лишь использование перебродивших алкогольных напитков <…> Я видела, как они пьют пиво, что должно было бы быть не менее предосудительно при этом взгляде на закон, чем вино, но им не сообщили, каким образом оно сделано»[648]. Пьянство было обычным маркером инаковости. Так, русские травелоги интерпретировали этот порок как отличительную черту английского простонародья[649].

Жанр путевых записок подразумевал, что путешественник оказывался в другом мире, где были возможны самые невероятные приключения. Регулярно возникают мотивы (не)узнавания, смены ролей, двойников. В 1780 г. в Могилёв прибыл австрийский император Иосиф II для встречи Екатериной II. Чтобы избежать излишних церемоний, император предпочитал совершать подобные путешествия под именем графа Фалькентштейна, одевая простой офицерский мундир. Опознать его публике помог случай. Один из присутствующих задумался о том, «почему природа осмеливается так шутить, что он (император. – Н.Х.) похож на нашего могилевского столяра Стемлера?»[650]. Когда в 1787 г. Екатерина II и Иосиф II прибыли в Крым, в свите российской императрицы находился французский посол граф Луи де Сегюр. В Феодосии он случайно увидел юную черкешенку, которая была поразительно похожа на его оставшуюся во Франции супругу. Узнав об этом, всесильный наместник Юга России князь Григорий Потёмкин предложил де Сегюру девушку в подарок. Но дипломат отказался от этого щедрого предложения, благоразумно решив, что оно может вызвать ревность его жены[651].

Важной составляющей травелогов были этнографические описания. Проезжавшие через белорусские земли иностранцы более или менее подробно рассказывали о местных жителях[652]. Хотя последних далеко не всегда идентифицировали как белорусов, у читателя создавалось впечатление их этнической гомогенности и специфичности. Например, Хоулдернесс, описывая поездку через Полоцк, Могилев и Гомель, перечислили некоторые «русские» обычаи местного населения[653]. Другое дело – Крым. Разнообразие местных этнических типов казалось своеобразной «визитной карточкой» полуострова. Кларк даже уподобил полуостров «зверинцу живых редкостей»[654]. Хоулдернесс подробно рассказала о самых разных аспектах жизни крымских татар, армян, евреев, караимов, греков, болгар, русских, поляков, меннонитов, от хозяйства и костюма до брачных обычаев и суеверий. Она смогла подружиться с мусульманками и увидеть те стороны их повседневной жизни, которые укрылись от путешественников-мужчин[655].

Описывая экзотичные этноконфессиональные группы, иностранцы были склонны к обобщению, когда из нескольких примеров, известных по собственному опыту, выводили общие свойства национального характера. Так, для Хебера «плутовство и низость» свойственны были русским, грекам, евреям и армянам. Порядочными можно было назвать лишь мусульман[656]. По словам Хоулдернесс, прибывшие в Крым из Анатолии греки были сутяжниками и стяжателями, немецкие колонисты – тугодумами, болгары имели «возвышенный характер», армяне оказались нацией лавочников, караимы – почтенными люди, моральный облик крымских крестьян (то есть русских и украинцев) был порочен и груб, а крымские татары испытывали отвращение к труду[657]. Этот подход, который можно назвать генерализацией или типизацией, свойственен был большинству путевых записок. Упрощая и интерпретируя с позиций собственных представлений «национальный характер» других народов, путешественники оценивали его исходя из установок своей культуры[658].

Некоторые путешественники наделяли жителей Востока Европы чертами «благородного дикаря» или «естественного человека», известного по трудам Мишеля Монтеня, Жан-Жака Руссо и Дени Дидро. Эти неиспорченные цивилизацией люди якобы вели счастливую жизнь на лоне природы, довольствуясь минимумом материальных благ и не зная преступлений[659]. Черты подобного дискурса можно обнаружить в описании белорусских крестьян немца Андреаса Меллера[660]. В Крыму похожую роль играли татары. Характерен отрывок из книги Хоулдернесс: «В простой жизни татар можно обнаружить